Горький дым войны

Имя Владимира ЛЬВОВА хорошо известно нашим читателям. Поэт, член Союза писателей России, автор 14 поэтических и прозаических сборников, организатор знаменитых Каблуковских встреч… На «Каблуковской радуге» Львова многие старицкие поэты и писатели получили путевку в творческую жизнь. А в «Старицком вестнике» неоднократно публиковались его произведения.

Недавно увидела свет книга прозы Львова «Просторное завтра», посвященная Великой Отечественной войне. Страницы книги листает, свое видение творчества Владимира Ильича для нас раскрывает, своими воспоминаниями делится старичанка Валентина Завьялова…

…Проза Львова ароматна, в ней много лирических отступлений, и хотя рассказы написаны от лица их героев, мы чувствуем отношение автора к происходящему.

Кстати, пример «свободного романа» (эпос перемежается с лирикой, лирическими отступлениями) – «Евгений Онегин». Чуть позже появится поэма Н.В.Гоголя «Мертвые души», проникнутая горечью автора за то, что нашим народом, умным, талантливым, управляют люди с мертвой (пустой) душой. Лирика и эпос идут параллельно в творчестве Маяковского:

Думаю, что сборник рассказов «Просторное завтра» Владимир Львов издал к своему юбилею – 24 сентября ему исполнилось 70 лет!

Вот, что пишет Львов: «Пишу потому, что надо, чувствую, что необходимо это сделать и не написать никак не могу… Пусть знают и помнят то, что было и как было; пусть чаще сравнивают с тем, что и как есть, чтобы беда не повторилась, из века в век, из века в век…» Автор рисует картины «трудной, нищей и страшной жизни людей, ушедших от нас, ушедших почти всех…»

О войне и послевоенной жизни он рассказывает со слов своих родных. Я все это прожила, видала сама: Львову 70, а мне скоро 90! Но когда я читаю его «Горький дым», все время поддакиваю: да, да, именно так это было! И захотелось, чтоб люди прочли эти рассказы, чтоб увидели, что такое война, а не ограничивались штампами «за годы оккупации в нашем городе…» — какие «годы»!

12 октября бомбили Старицу, нам (маме и четверым детям) удалось сесть в грузовик (от МТС увозили беженцев), а после обеда город был занят…

Через 78 дней по радио – голос Левитана: в ожесточенных боях освобожден город Старица!.. Было шесть часов утра, жили мы как беженцы в семье тети Наташи Скворцовой (у нее трое детей; на мужа – похоронка), еще несколько человек из «рабочего батальона»: они готовили лес для фронта (блиндажи, окопы). Помню, как они пилили огромный кусок конины, а потом жарили ее в котле, в русской печи. Нас, семерых, мучил голод, мы забыли вкус мяса… И эти уставшие, исхудавшие люди вдруг предлагают нам целую миску ароматной конины… А потом они выжаривали вшей: помещали в протопленную печь белье, потом вынимали и щелкали на нем зеленоватых прозрачных гнид… Зачем я об этом говорю? Это тоже детали к тем картинам, которые рисует Владимир Львов, а не штампованные фразы об «ужасах войны».

Вот как жили родные писателя: весь берег Волги летом заселяли ласточки. А теперь, зимой, люди вырыли норы-землянки. Вот жилье Прасковьи Ивановны, матери Раи и ее брата Шурки: в длину три метра, в ширину – два, высотой в два… Сзади – лежак, на котором больная мама. Дети однажды приволокли с берега Волги вонючую конскую шкуру. Долго ее чистили, мыли, потом кусочек сварили… Мать ожила после этого «бульона». Даже попросила снести соседям по кусочку – ослабли очень. Тоже пухнут с голоду.

Когда Федор Козлов получил отпуск (из 10 дней «дома» удалось побыть лишь три, остальное – дороги), он не сразу нашел свою семью. Что оставила после себя немецкая армия?

«Раньше деревни вдоль Волги тесно стояли; их, как звезд на небе в морозную ночь, было натыкано – и не разобрать порой, где одна деревня заканчивалась, а другая начиналась. А теперь не стало ничего… Печки одни полуразрушенные остались ориентирами да черные обгоревшие рябины вдоль изрытых танками и бомбами дорог. Все сожгли, все разрушили, гады!»

Точно такую же картину видела я в нашем районе, в Степурине, Сидорове, Высокове, Бортеневе… Летом 42 года отправилась я с соседкой (тоже беженкой) посмотреть, как живут мои родные (три тетки, у всех мужей поубивало на фронте, у всех – по двое-трое детей).

В Степурине все разрушено, кроме церкви (и та повреждена) да большого каменного здания через дорогу, чуть повыше (оно и сейчас стоит). Уцелели еще четыре дома. Помню домишки-лачуги из прутьев и глины. Доски для пола не найти – все сожгли немцы, когда уходили. В маленьком окошечке вместо стекла – бычий пузырь. Печка (маленькая, чуть побольше табуретки) топится по-черному, дым по круглой железной трубе выходит на улицу над дверью. Почему стены из прутьев? А никаких «стройматериалов» не осталось: сожгли все, что может гореть, не только дома, но и сараи, и амбары.

В Сидорове тоже дома сожжены. Мои родные ютились в кирпичном лабазе вместе с двумя семьями: в углу – куча соломы, это и есть твоя постель и твоя «жилплощадь»…

В Бортеневе увидела лишь печные трубы — ни одного дома, лишь пепелища. И дом свой, где я родилась, тоже не нашла: сожгли, как и другие. А какой он был добротный и нарядный! Даже на крыльце, на ступеньках была изображена красная дорожка, как настоящая… А сколько малины было в саду! Уцелел только спуск к речке, в которой я любила полоскаться маленькой (в 1936 году мы переехали в Старицу – перевели отца туда: до этого он работал председателем колхоза).

В книге «Просторное завтра» автор говорит о стойкости переживших войну, об их непоказном героизме и вере в победу.

Никто не сомневался, что мы освободим страну, все сделаем для этого. И я вспоминаю, как везли зерно в город, на железнодорожную станцию, и на телегах были транспаранты: «Все для фронта, все для победы!» Колхозники работали за «палочки»: так было надо. Кому непонятно, поясню: каждый трудодень условно обозначался вертикальной черточкой – палочкой. Например, тридцать трудодней — 30 палочек. Иногда их оплачивали. Например, не успели эвакуировать спиртзавод, и продукцию раздали по колхозам. Помню, мама принесла три литра спирта; говорит: «Вот кончится война, вернется папка домой, и мы отметим День Победы». (А было это зимой 1942 года!)

В рассказе Львова говорится, как приезжал Федор Козлов на три дня с фронта – по случаю вручения медали «За Отвагу».

Он долго не мог понять, где же его деревня, долго ходил, пока не попал в «дом» — в норку в горе, где летом вили гнезда ласточки. Привез он кусок мыла, две головки сахару и горку сухарей (всей ротой собирали!) Есть разрешал помаленьку – желудок родных отвык от пищи.

Даже уезжая, наказывал детям «не показывать ( мамке, В.З .), сколько остается, а то она дорвется до еды на свою головушку бедную».

И вспомнила я, как мой отец заезжал к нам (у него была командировка в Москву) буквально на одну ночь: вечером зашел в дом (колхоз к этому времени выделил беженцам здание бывшего правления – оно стояло в зоне затопления и потому пустовало), а рано утром уехал.

Что он увидел? Пустой дом, огромная русская печь (чтобы греться – ее сложили по просьбе мамы), в углу – гора репы (выдали как беженцам), в другом – соломенные маты: один в роли матраса, второй – подушек, третий – одеяла. Ведь у нас ничего не было, никакой теплой одежды. Потом кое-что нам пожертвовали, и мама шила и перешивала все, включая «бурки» — нечто вроде стеганых валенок; к ним приклеены галоши-лягушки из резиновых автомобильных шин.

Папа нам тоже привез гостинцы – и как странно, почти то же, что и Федор Козлов своей семье: мыло, сахар и буханку хлеба вместо сухарей.

Мыла ведь не было во время войны – «все для фронта, все для победы». Варили щелок из золы и в нем мылись и стирали.

Хлеб мама нам давала попробовать – так теперь дают по кусочкам шоколад. «Наш» хлеб, домашний, состоял на девять десятых из молотых очисток, мороженой картошки, крапивы и тому подобного – и только одна десятая – муки. Откуда? Часть – из колосков с убранных полей, часть – из тех 15 килограммов ржи, которые выделил на год колхоз (на пять человек, то есть три килограмма на каждого – на год!)

Мы остались в Калязине, хотя нас направляли в Новосибирск: там уже зима, а у нас не было теплой одежды, и ни еды, ни денег (связи с отцом еще не наладили: он не знал, где мы, а мы не знали номера его полевой почты).

Итак, в пяти километрах от Калязина нам дали жилье – в зоне затопления. Но нас ни разу не затопило, хотя вода подходила к самому дому.

Вернусь к судьбе Федора Козлова. За три дня он обошел всех своих земляков, «залез в нору» к каждому, много беседовал – хотел знать настроение людей. Он понял одно: все верят в победу и готовы перенести любые страдания и лишения ради нее.

Возвращаясь в свою часть, Федор мучается одними и теми же вопросами: «Эх, война распроклятущая! Сколько же ты бед принесла?! Сколько ж людей хороших загубила?! Ради чего? И кому все это надо было?»

Валентина ЗАВЬЯЛОВА.

P. S. В будущем году мы готовимся отметить 75-летие Победы в Великой Отечественной войне. А еще через год – 80-летие ее начала, 22 июня 1941 г. Эти даты самые радостные и самые горестные в жизни тех, кто жил тогда и живет теперь. Но чтобы оценить события, важно знать их из первых рук, от участников, очевидцев тех дней. Книга Львова – это документальное свидетельство о военных годах, настоящая, неприукрашенная правда жизни…

Коллектив редакции газеты «Старицкий вестник» от всей души поздравляет Владимира Ильича ЛЬВОВА с юбилеем.

Уважаемый Владимир Ильич! Спасибо Вам за Ваше творчество, за неугасимый дар, за талант, за гражданское мужество. Здоровья Вам, любви близких и родных, семейного тепла, мира и благополучия!