«Зрелище страшное, ужасное, кровяное»: 80 лет назад Калинин был освобожден от немецко-фашистских захватчиков
Три жителя Твери, заставшие оккупацию города фашистами, рассказали Afanasy.biz, как это было.
Три жителя Твери, заставшие оккупацию города фашистами, рассказали Afanasy.biz, как это было.
Зоя Петровна Андреева, 100 лет. В 1941 году она была 20-летней девушкой, трудившейся техником-конструктором на вагоностроительном заводе. Награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне»
Занятие города Калинина фашистами случилось внезапно. 12 октября я была дома – мы жили на улице Циммервальдской. Сестра только вернулась из-под Ленинграда, куда их отправили рыть окопы, мама и папа тоже были дома. Я сходила в кулинарию, купила котлет – война была, но магазины работали. Сели завтракать. Вдруг в 12 часов объявляют: «Немцы на подступах к Калинину, спасайтесь, кто как может». Мы всполошились и стали думать, куда бежать – рядом была швейная фабрика, и мы знали, что предприятия будут бомбить в первую очередь. Решили бежать за Тверцу, в Савватьево. Папа работал на торфопредприятии инженером по технике безопасности, у него там была комнатка. Мы тронулись, и даже котлеты забрали с собой. Перешли через волжский мост, еще трамвайчики ходили, город жил обычной жизнью. Мы сели в трамвайчик, остановку проезжаем в сторону Тверцы, и началась стрельба. Мы выбежали и скрылись в окопах частных домов. Оттуда пешочком прошли тверецкий мост и пошли через громадное поле.
Народу была уйма, с узлами, с чемоданами, дети, мужчины, женщины. Самолеты летели и бомбили. Крик, плач, и падали, и вставали, и шли дальше. Страшно было ужасно – дойти бы до леса.
Через лес дошли в Савватьево. Там была суматоха – рабочим должны были выдать зарплату и теплую одежду, но не выдали, и народ пошел грабить столовую и склады. Потом двое мужчин пришли за бухгалтером – он жил вместе с отцом, увели его и расстреляли, как свидетеля беспорядков. Его жена побежала за ними и все видела. Прибежала к нам вся в слезах и кричит отцу: «Бегите скорей, за вами тоже придут». Мы побежали в лес и пробыли там всю ночь. Мы сидели под елкой, шел очень сильный снег, был мороз, над нами со страшным гулом летали «мессершмитты». С рассветом стали пробираться в деревню Беклемишево рядом с Савватьево. Набрели на домик лесника, погрелись. Пока мы добирались, все дома в деревне уже были заняты беженцами. Но в какой-то домик нас все-таки пустили.
Тогда же в деревню прибыл полк солдат, чувствуется, уже побывавших в бою – вид у них был жалкий. Все шинели мокрые, на головах пилотки – им еще даже не выдали зимних шапок. С кашлем, с насморком, ботинки в обмотках. Спали вповалку на полу, потом тревога – они вставали в строй и отправлялись на освобождение Калинина. Новые части все подъезжали и подъезжали – немножко отдохнут и туда. Стрельба продолжалась, город горел, наши самолеты падали, наши летчики погибали. Небо было все красное. Зрелище было страшное, ужасное, кровяное.
Потом я заболела – у меня была ангина, температура 40, лечиться нечем. А в части был один лейтенант, командир взвода. Наверно, я ему приглянулась, и он съездил в Сахарово, где была санитарная часть, привез таблеток, пол-литра молока и сахару. Я все выпила, меня положили на печку, и я почувствовала себя лучше. И в это время его часть уходила на освобождение Калинина. Я вышла на крыльцо проводить их и могла только помахать рукой – голос пропал. Тогда этот командир выбежал из строя и подарил мне книгу. Она до сих пор хранится у меня.
Потом приехали сибиряки. Это войско богатое! Все в полушубках из белой овчины, в ушанках. И со своей пекарней! Иногда по ночам, чтобы никто не видел, они подкидывали нам буханочку хлебца. Мы, конечно, были рады – кушать было нечего абсолютно. Ходили в поле собирать рассыпанные колоски и мороженые кочерыжки. А в это время нас обстреливали самолеты. Рядом с нашим домом (он был по соседству со штабом) немцы сбрасывали бомбы, окна трещали. Наша деревня оказалась на передовой. Нас гнали оттуда, но идти было некуда – вокруг страшная стрельба.
Однажды сибиряки, которые уже перебрались в Савватьево, позвали доехать с ними до пекарни. Приехали ночью, видим – солдаты все прибывают и прибывают. Рано утром тревога – всех в строй. Мы поняли, что сейчас все пойдут на освобождение Калинина, так что здесь уже никакого хлеба. Это было 16 число.
Мы вернулись в Беклемишево, и прошел слух, что город освобожден от фашистов. 17 декабря мы с сестрой решили пойти в Калинин. Все поле было залито кровью, валялись трупы наших солдат – то рука, то нога высовывалась из-под снега. Видим, стоит машина, а за рулем сидит солдат замерзший. Это было ужасное зрелище. Шли прямо по трупам, можно сказать.
На город было страшно смотреть. Разрушенные дома, мост взорван, на площади Революции – большое немецкое кладбище. Нам очень хотелось знать, что с нашим домом. Подходим – окна выбиты, квартира наша пуста и засыпана снегом. Был у нас рояль – на полу остались только следы от него. Соседи сказали, что немцы выбили окно, подогнали машину, погрузили инструмент – он был немецкий – и увезли.
В тот же день стали возвращаться обратно – а границы города уже закрыты. Мы стали объяснять, что только сегодня пришли и возвращаемся к родителям, но солдаты, стоявшие на берегу Волги, открыли стрельбу по ногам. Сестра кричит: «Зоя, не ходи!». А я в ответ: «Пошли, Рита, пошли! Неужели вы будете стрелять в своих?!». Мы все-таки прошли Волгу и дошли до Беклемишево.
18 декабря все стали возвращаться в город. Все жители обязаны были зарегистрироваться, потом нас отправляли на расчистку развалин и снега, на разгрузку торфа и угля, на сплав бревен, возили за город рыть окопы и траншеи. В конце дня давали грамм 600 хлеба. Под снегом мы находили павших мороженых лошадей, пилой выпиливали куски мяса. Знали бы вы, как это было вкусно! Папа сначала говорил: «Не буду есть лошадь!». Потом мама сделала котлеты, не говоря ему, из чего, и он тогда скушал. Еще ходили к элеватору, собирали горелую пшеницу.
Несмотря на тяжелую обстановку, жизнь текла. Начала работать почта, стали получать письма от братьев с фронта. Ходили в госпиталь, помогали раненым, вязали варежки и носки и отправляли на фронт. Сдавали кровь, получали деньги и продукты. 1 января 1942 года уже работал кинотеатр «Звезда», там шла картина «Свинарка и пастух». Проводились концерты и танцы в клубах. Начинали работать фабрики и заводы, работали по две-три смены в 30-градусные морозы. Возобновили работу бани. Стали ходить трамваи. В городе была карточная система, но на рынке можно было купить все. На работе – я тогда уже устроилась в воинскую часть – мы организовали драматический кружок и ездили со спектаклями в районы.
В 1948 году вернулся из армии друг детства Зои, командир танкового экипажа, и сделал ей предложение. Они прожили вместе всю жизнь, родили трех детей, у них четверо внуков и двое правнуков.
Владимир Николаевич Митрофанов, 87 лет. Оккупацию застал 7-летним ребенком
Мы жили в Борихино, где снимали квартиру – деревенскую баню, оборудованную для жилья, с печкой, как положено. В октябре мы вернулись в Калинин из Селижаровского района, где жили у родственников, пока мать была в декретном отпуске – летом 1941 года она родила мою младшую сестру. Когда мы приехали, всюду были призывники, переодетые в военную форму. Спали они в сенных сараях рядом с нашим домом. Я видел, что бегают, торопятся командиры, военные. Первое, что меня потрясло – налет фашистской авиации. «Юнкерсы». Рано утром вышел на улицу – гудят самолеты. Потом, чувствуется, подходят к Борихино. Они летели так низко, метров 50, наверное, не выше, чтобы разведка воздушная не заметила. Так они ревели, так уверенно шли, что меня автоматически к земле прижало. Потом они подошли к Желтикову монастырю, построились в кольцо и начали бомбить железнодорожный узел. Начали стрелять наши зенитки. Мне так хотелось, чтобы немцев сбили – снаряды рвались совсем рядом с самолетами. Но так получилось, что немцы кончили бомбить узел и перешли на бомбежку города. К вечеру вернулась мать (она работала ткачихой), сообщила мне, что город и фабрику бомбили. Когда стало темнеть, город так горел, что мать сказала – надо уходить, потому что если загорится Первомайский поселок, пламя может перейти на Первомайскую рощу и на Борихино. Мы уже выбрали позицию – перейти за Тьмаку, где много всяких ям, и спрятаться там, но не смогли и всю ночь смотрели, как горит город. Для матери это был ужас, для меня – просто зрелище, последствия я не мог еще определять. Это были первые огневые события, когда немцы начали бомбить наш город.
Утром – это, вероятно, было 13 число, мы возвращаемся к своей бане, а там солдаты копают траншеи, готовятся к обороне. В Первомайской роще стреляют. Потом видим бой в воздухе. На моих глазах были подбиты два наших истребителя. Один летчик спустился с раненой рукой, спросил у матери и у военных, куда ему идти, чтобы попасть к своим, пока немцы не пришли. Потом второй самолет пошел в сторону Желтиковского монастыря, на высоте метров 50, не больше, выбрасывается парашютист, падает в Тьмаку и убивается насмерть, потому что парашют не сработал. Это было первое мое впечатление о боевых действиях.
Пока я смотрел воздушный бой, военные предложили моей матери занять любой дом в Борихино, поскольку все население ушло, один дед остался – он был колхозным конюхом и отказался уезжать. Мы согласились. Потом в Борихино пришел первый немецкий танк, и солдаты, которые занимали оборону, поняли, что немцы зашли с тыла. У них не было пушек, только винтовки и несколько пулеметов, поэтому сопротивляться смысла не было, и они отошли в район Желтикова.
В Первомайской роще бои продолжались. Наша тетка возвращалась из города, услышала стон и увидела раненного в живот политрука, который просил о помощи. Несмотря на то, что немецкие танки вошли в Борихино, немецкие мотоциклы штурмовали Первомайскую рощу, на поле у Мигалово шел бой, она приняла решение спасти политрука. Поймали лошадь с телегой, которую с перепугу бросил хозяин, погрузили раненого на телегу, вывезли, разместив в желтиковской начальной школе. Тетка первое время ухаживала за ним, пока немцы не стали засекать, потом договорилась со знакомой медсестрой. Они уничтожили военное обмундирование, подобрали ему гражданскую одежду и вылечили. Его фамилия была Горенштейн, он сказал, что будет пробираться к своим. По сей день неизвестно, удалось ли ему это.
Конечно, немцы на танках, на мотоциклах, при авиационной поддержке, с пулеметами – и наши ополченцы с винтовками и двумя гранатами на каждого. Было трудно. Потом прибыла 5-я стрелковая дивизия. Но все же, несмотря на то, что у войск наших не было авиационной поддержки, не было ни одного танка, не хватало орудий, благодаря героизму наших воинов и настрою гражданского населения немцам не удалось сходу войти в город и выйти на Московское шоссе.
14 октября к нам в дом пришли три немца и сказали: «Хозяйка, забирай своих детей, занимай соседнюю комнату, здесь будут жить солдаты вермахта». Мать стала собирать узлы – самовар, швейная машинка, мыло, бидон с продуктами. Немцы бросились на мать: «Матка, топи печь!». Но, во-первых, дров не было, во-вторых, на руках маленькие дети, мать категорически отказалась. Немцы погрозили кулаками, винтовкой, но потом сами влезли на чердак, сняли дранку, растопили печь, остальные стали шарить в доме. Дошла очередь до наших узлов. Самое ценное для матери было мыло. Немцы с такой радостью набросились на него – их ели вши. Конечно, она не стерпела, стала сопротивляться. Ее отшвырнули, я подбежал, говорю: «Мама, не плачь!», сам заплакал. У матери был ридикюль с документами, фотографиями, письмами отца (он в это время строил оборонительные сооружения под Витебском). Немец сорвал сумочку с шеи матери, выбросил все на стол. Посмотрит, фотография – в печку, метрика – в печку, а потом и сумку туда бросил.
На второй день к нам врывается немец, несет охапку белья – в крови, со вшами. Мать говорит – такие-сякие, мыло забрали и несут, чтобы я стирала! Взяла этот узел – и через порог обратно. Немец за винтовку. Но рядом стояла немецкая радиостанция, там был начальник по имени Роберт, он говорил по-русски и кулаками не махал. Когда он увидел этого солдата с винтовкой, говорит ему – у женщины четверо детей, как-то его остановил, и мать не убили, а немец забрал белье и ушел.
Еще был случай – немец сидит, на край стола положил рубаху, бьет вшей молоточком и причитает: «Патизан, патизан, патизан». Я только потом узнал, что это за слово – «партизаны». Тетка объяснила, что они борются с немцами.
С утра немцы уходили на боевые порядки – они находились на правом берегу Волги, а наши – на левом. Вечером приходили, их поили, кормили, дрова им добывали вольнонаемные поляки. Они были вооружены пистолетами и заставляли подростков из тех, кто вернулся в деревню, пилить дрова.
Однажды я вышел из дома, увидел немецкий мотоцикл, а в нем – ключ с красивым брелоком в виде креста. Я решил его взять. Схватил, а куда спрятать? Решил в туалете. А он выскользнул и упал! Тут вбегает немец, стал меня трясти. Матери не было дома, она была на работах. Немец поставил меня к стенке и дал автоматную очередь поверх головы. От страха я упал в обморок. Немец пнул меня ногой и ушел. Это был урок для меня на всю жизнь – не брать чужого.
До нас доходила информация, что немцы зверствуют. Мы ходили за хворостом до Даниловского. Там немцы вывели всю деревню в район Тьмаки и из пулемета начали поливать. Двенадцать маленьких детей замерзли на телах убитых матерей.
16 декабря мать разбудила меня и говорит: «Смотри в окно, немцы-то бегут!». Наши войска отрезали их на Волоколамском шоссе, у них была дорога только на Старицу, и они всю ночь бежали мимо Борихино. Одна фура, груженная мукой высшего сорта, сбилась с дороги и свалилась в кювет. Немцы обрубили вожжи, забрали лошадей. Потом это была очень счастливая находка! Часть муки досталась населению, часть забрали военные.
1942 год был тяжелым, особенно для детей. Не хватало питания, не хватало дров. Все надо было восстанавливать. Власть сделала все, чтобы в первую очередь, хоть 300 граммов хлеба на ребенка, но были. Чтобы баня в городе работала. Нам дали землю в Борихино и я, 8-летний мальчик, как старший ребенок в семье, начал осваивать премудрости сельского хозяйства. У матери был порок сердца, она меня готовила к тому, что может нас покинуть. Я стал заниматься и дровами, и помощью семье. Летом было легче – собирали щавель, лебеду, ходили с теткой в Тургиново менять отцовский костюм на картошку. На обратном пути заходили в деревни попить кипятку, местные жители рассказывали нам о боях, которые там были. Показали первую могилу майора Лукина, командира 21-го танкового полка, Героя Советского Союза (в 1942 году он был перезахоронен в Твери на площади Ленина – прим. ред. ). Одна женщина утверждала, что мост через Каменку сделан из части его танка. А осенью я поступил в первый класс.
Летом мальчик подрабатывал пастухом в колхозе, в 13 лет у Владимира была своя литейная мастерская – он делал из авиационных моторов котелки, а в 16 уже был старшим слесарем. После армии работал на партийных и административных должностях. Был назначен секретарем Совета обороны области. С 2005 года Владимир Николаевич руководит клубом ветеранов Вооруженных сил «Вымпел». Автор книг о войне, создатель экскурсионного маршрута по следам рейда экипажа Горобца.
Владимир Николаевич Левандовский, 90 лет, выпускник первого набора Калининского суворовского военного училища, участник Парада Победы 24 июня 1945 года на Красной площади. В 1941 году ему было 10 лет
Когда 22 июня фашистская Германия вероломно напала на СССР, мой папа, офицер запаса, в тот же день был мобилизован в Красную Армию. Я и брат проводили его на фронт. Он был направлен в город Ржев, где комплектовались воинские части. В действующей армии он находился до окончания войны и закончил ее в Германии.
Мать наша умерла, и в войну мы жили со старенькой бабушкой, матерью отца, на Пролетарке, в казарме №15.
Жизнь наша была ужасно трудной, особенно в период оккупации города. Это случилось 14 октября 1941 года. Это время очень страшное. Город подвергся ужасной бомбардировке. Фабрика горела, и мы боялись, что огонь перекинется на нашу казарму. Отопление в доме было нарушено, электричества не было, канализация разрушена. Пришлось в комнате ставить буржуйку. Освещение – фитиль в железной банке. Вот такая была безрадостная, голодная и страшная жизнь.
Приходили фашисты, обыскивали все в комнате. Они принесли много бед нашим жителям. Многие были расстреляны, много было зверских издевательств. В городе – разрушено и сожжено множество зданий, мост через Волгу, мост через Тьмаку, ТЭЦ-1 на Пролетарке, прядильная, ткацкая фабрики, фабрика имени Вагжанова, драмтеатр, филармония, театр юного зрителя, здания школ и многое другое.
16 декабря 1941 года город был освобожден от фашистских захватчиков. Это было очень радостное событие в нашей жизни. Со временем начались занятия в школе. Я учился в школе №9 на улице Спартака. В 1943 году я как сын фронтовика был принят в Калининское суворовское военное училище.
После окончания Калининского СВУ Владимир Левандовский был направлен в Одесское Краснознаменное пехотное училище им. Ворошилова, окончил его в звании лейтенанта, отдал службе в вооруженных силах 34 года. Последние 11 лет служил в должности начальника второго отдела Калининского областного военного комиссариата, занимался подготовкой юношей к службе в армии.
Занятие города Калинина фашистами случилось внезапно. 12 октября я была дома – мы жили на улице Циммервальдской. Сестра только вернулась из-под Ленинграда, куда их отправили рыть окопы, мама и папа тоже были дома. Я сходила в кулинарию, купила котлет – война была, но магазины работали. Сели завтракать. Вдруг в 12 часов объявляют: «Немцы на подступах к Калинину, спасайтесь, кто как может». Мы всполошились и стали думать, куда бежать – рядом была швейная фабрика, и мы знали, что предприятия будут бомбить в первую очередь. Решили бежать за Тверцу, в Савватьево. Папа работал на торфопредприятии инженером по технике безопасности, у него там была комнатка. Мы тронулись, и даже котлеты забрали с собой. Перешли через волжский мост, еще трамвайчики ходили, город жил обычной жизнью. Мы сели в трамвайчик, остановку проезжаем в сторону Тверцы, и началась стрельба. Мы выбежали и скрылись в окопах частных домов. Оттуда пешочком прошли тверецкий мост и пошли через громадное поле.
Народу была уйма, с узлами, с чемоданами, дети, мужчины, женщины. Самолеты летели и бомбили. Крик, плач, и падали, и вставали, и шли дальше. Страшно было ужасно – дойти бы до леса.
Через лес дошли в Савватьево. Там была суматоха – рабочим должны были выдать зарплату и теплую одежду, но не выдали, и народ пошел грабить столовую и склады. Потом двое мужчин пришли за бухгалтером – он жил вместе с отцом, увели его и расстреляли, как свидетеля беспорядков. Его жена побежала за ними и все видела. Прибежала к нам вся в слезах и кричит отцу: «Бегите скорей, за вами тоже придут». Мы побежали в лес и пробыли там всю ночь. Мы сидели под елкой, шел очень сильный снег, был мороз, над нами со страшным гулом летали «мессершмитты». С рассветом стали пробираться в деревню Беклемишево рядом с Савватьево. Набрели на домик лесника, погрелись. Пока мы добирались, все дома в деревне уже были заняты беженцами. Но в какой-то домик нас все-таки пустили.
Тогда же в деревню прибыл полк солдат, чувствуется, уже побывавших в бою – вид у них был жалкий. Все шинели мокрые, на головах пилотки – им еще даже не выдали зимних шапок. С кашлем, с насморком, ботинки в обмотках. Спали вповалку на полу, потом тревога – они вставали в строй и отправлялись на освобождение Калинина. Новые части все подъезжали и подъезжали – немножко отдохнут и туда. Стрельба продолжалась, город горел, наши самолеты падали, наши летчики погибали. Небо было все красное. Зрелище было страшное, ужасное, кровяное.
Потом я заболела – у меня была ангина, температура 40, лечиться нечем. А в части был один лейтенант, командир взвода. Наверно, я ему приглянулась, и он съездил в Сахарово, где была санитарная часть, привез таблеток, пол-литра молока и сахару. Я все выпила, меня положили на печку, и я почувствовала себя лучше. И в это время его часть уходила на освобождение Калинина. Я вышла на крыльцо проводить их и могла только помахать рукой – голос пропал. Тогда этот командир выбежал из строя и подарил мне книгу. Она до сих пор хранится у меня.
Потом приехали сибиряки. Это войско богатое! Все в полушубках из белой овчины, в ушанках. И со своей пекарней! Иногда по ночам, чтобы никто не видел, они подкидывали нам буханочку хлебца. Мы, конечно, были рады – кушать было нечего абсолютно. Ходили в поле собирать рассыпанные колоски и мороженые кочерыжки. А в это время нас обстреливали самолеты. Рядом с нашим домом (он был по соседству со штабом) немцы сбрасывали бомбы, окна трещали. Наша деревня оказалась на передовой. Нас гнали оттуда, но идти было некуда – вокруг страшная стрельба.
Однажды сибиряки, которые уже перебрались в Савватьево, позвали доехать с ними до пекарни. Приехали ночью, видим – солдаты все прибывают и прибывают. Рано утром тревога – всех в строй. Мы поняли, что сейчас все пойдут на освобождение Калинина, так что здесь уже никакого хлеба. Это было 16 число.
Мы вернулись в Беклемишево, и прошел слух, что город освобожден от фашистов. 17 декабря мы с сестрой решили пойти в Калинин. Все поле было залито кровью, валялись трупы наших солдат – то рука, то нога высовывалась из-под снега. Видим, стоит машина, а за рулем сидит солдат замерзший. Это было ужасное зрелище. Шли прямо по трупам, можно сказать.
На город было страшно смотреть. Разрушенные дома, мост взорван, на площади Революции – большое немецкое кладбище. Нам очень хотелось знать, что с нашим домом. Подходим – окна выбиты, квартира наша пуста и засыпана снегом. Был у нас рояль – на полу остались только следы от него. Соседи сказали, что немцы выбили окно, подогнали машину, погрузили инструмент – он был немецкий – и увезли.
В тот же день стали возвращаться обратно – а границы города уже закрыты. Мы стали объяснять, что только сегодня пришли и возвращаемся к родителям, но солдаты, стоявшие на берегу Волги, открыли стрельбу по ногам. Сестра кричит: «Зоя, не ходи!». А я в ответ: «Пошли, Рита, пошли! Неужели вы будете стрелять в своих?!». Мы все-таки прошли Волгу и дошли до Беклемишево.
18 декабря все стали возвращаться в город. Все жители обязаны были зарегистрироваться, потом нас отправляли на расчистку развалин и снега, на разгрузку торфа и угля, на сплав бревен, возили за город рыть окопы и траншеи. В конце дня давали грамм 600 хлеба. Под снегом мы находили павших мороженых лошадей, пилой выпиливали куски мяса. Знали бы вы, как это было вкусно! Папа сначала говорил: «Не буду есть лошадь!». Потом мама сделала котлеты, не говоря ему, из чего, и он тогда скушал. Еще ходили к элеватору, собирали горелую пшеницу.
Несмотря на тяжелую обстановку, жизнь текла. Начала работать почта, стали получать письма от братьев с фронта. Ходили в госпиталь, помогали раненым, вязали варежки и носки и отправляли на фронт. Сдавали кровь, получали деньги и продукты. 1 января 1942 года уже работал кинотеатр «Звезда», там шла картина «Свинарка и пастух». Проводились концерты и танцы в клубах. Начинали работать фабрики и заводы, работали по две-три смены в 30-градусные морозы. Возобновили работу бани. Стали ходить трамваи. В городе была карточная система, но на рынке можно было купить все. На работе – я тогда уже устроилась в воинскую часть – мы организовали драматический кружок и ездили со спектаклями в районы.
В 1948 году вернулся из армии друг детства Зои, командир танкового экипажа, и сделал ей предложение. Они прожили вместе всю жизнь, родили трех детей, у них четверо внуков и двое правнуков.
Владимир Николаевич Митрофанов, 87 лет. Оккупацию застал 7-летним ребенком
Мы жили в Борихино, где снимали квартиру – деревенскую баню, оборудованную для жилья, с печкой, как положено. В октябре мы вернулись в Калинин из Селижаровского района, где жили у родственников, пока мать была в декретном отпуске – летом 1941 года она родила мою младшую сестру. Когда мы приехали, всюду были призывники, переодетые в военную форму. Спали они в сенных сараях рядом с нашим домом. Я видел, что бегают, торопятся командиры, военные. Первое, что меня потрясло – налет фашистской авиации. «Юнкерсы». Рано утром вышел на улицу – гудят самолеты. Потом, чувствуется, подходят к Борихино. Они летели так низко, метров 50, наверное, не выше, чтобы разведка воздушная не заметила. Так они ревели, так уверенно шли, что меня автоматически к земле прижало. Потом они подошли к Желтикову монастырю, построились в кольцо и начали бомбить железнодорожный узел. Начали стрелять наши зенитки. Мне так хотелось, чтобы немцев сбили – снаряды рвались совсем рядом с самолетами. Но так получилось, что немцы кончили бомбить узел и перешли на бомбежку города. К вечеру вернулась мать (она работала ткачихой), сообщила мне, что город и фабрику бомбили. Когда стало темнеть, город так горел, что мать сказала – надо уходить, потому что если загорится Первомайский поселок, пламя может перейти на Первомайскую рощу и на Борихино. Мы уже выбрали позицию – перейти за Тьмаку, где много всяких ям, и спрятаться там, но не смогли и всю ночь смотрели, как горит город. Для матери это был ужас, для меня – просто зрелище, последствия я не мог еще определять. Это были первые огневые события, когда немцы начали бомбить наш город.
Утром – это, вероятно, было 13 число, мы возвращаемся к своей бане, а там солдаты копают траншеи, готовятся к обороне. В Первомайской роще стреляют. Потом видим бой в воздухе. На моих глазах были подбиты два наших истребителя. Один летчик спустился с раненой рукой, спросил у матери и у военных, куда ему идти, чтобы попасть к своим, пока немцы не пришли. Потом второй самолет пошел в сторону Желтиковского монастыря, на высоте метров 50, не больше, выбрасывается парашютист, падает в Тьмаку и убивается насмерть, потому что парашют не сработал. Это было первое мое впечатление о боевых действиях.
Пока я смотрел воздушный бой, военные предложили моей матери занять любой дом в Борихино, поскольку все население ушло, один дед остался – он был колхозным конюхом и отказался уезжать. Мы согласились. Потом в Борихино пришел первый немецкий танк, и солдаты, которые занимали оборону, поняли, что немцы зашли с тыла. У них не было пушек, только винтовки и несколько пулеметов, поэтому сопротивляться смысла не было, и они отошли в район Желтикова.
В Первомайской роще бои продолжались. Наша тетка возвращалась из города, услышала стон и увидела раненного в живот политрука, который просил о помощи. Несмотря на то, что немецкие танки вошли в Борихино, немецкие мотоциклы штурмовали Первомайскую рощу, на поле у Мигалово шел бой, она приняла решение спасти политрука. Поймали лошадь с телегой, которую с перепугу бросил хозяин, погрузили раненого на телегу, вывезли, разместив в желтиковской начальной школе. Тетка первое время ухаживала за ним, пока немцы не стали засекать, потом договорилась со знакомой медсестрой. Они уничтожили военное обмундирование, подобрали ему гражданскую одежду и вылечили. Его фамилия была Горенштейн, он сказал, что будет пробираться к своим. По сей день неизвестно, удалось ли ему это.
Конечно, немцы на танках, на мотоциклах, при авиационной поддержке, с пулеметами – и наши ополченцы с винтовками и двумя гранатами на каждого. Было трудно. Потом прибыла 5-я стрелковая дивизия. Но все же, несмотря на то, что у войск наших не было авиационной поддержки, не было ни одного танка, не хватало орудий, благодаря героизму наших воинов и настрою гражданского населения немцам не удалось сходу войти в город и выйти на Московское шоссе.
14 октября к нам в дом пришли три немца и сказали: «Хозяйка, забирай своих детей, занимай соседнюю комнату, здесь будут жить солдаты вермахта». Мать стала собирать узлы – самовар, швейная машинка, мыло, бидон с продуктами. Немцы бросились на мать: «Матка, топи печь!». Но, во-первых, дров не было, во-вторых, на руках маленькие дети, мать категорически отказалась. Немцы погрозили кулаками, винтовкой, но потом сами влезли на чердак, сняли дранку, растопили печь, остальные стали шарить в доме. Дошла очередь до наших узлов. Самое ценное для матери было мыло. Немцы с такой радостью набросились на него – их ели вши. Конечно, она не стерпела, стала сопротивляться. Ее отшвырнули, я подбежал, говорю: «Мама, не плачь!», сам заплакал. У матери был ридикюль с документами, фотографиями, письмами отца (он в это время строил оборонительные сооружения под Витебском). Немец сорвал сумочку с шеи матери, выбросил все на стол. Посмотрит, фотография – в печку, метрика – в печку, а потом и сумку туда бросил.
На второй день к нам врывается немец, несет охапку белья – в крови, со вшами. Мать говорит – такие-сякие, мыло забрали и несут, чтобы я стирала! Взяла этот узел – и через порог обратно. Немец за винтовку. Но рядом стояла немецкая радиостанция, там был начальник по имени Роберт, он говорил по-русски и кулаками не махал. Когда он увидел этого солдата с винтовкой, говорит ему – у женщины четверо детей, как-то его остановил, и мать не убили, а немец забрал белье и ушел.
Еще был случай – немец сидит, на край стола положил рубаху, бьет вшей молоточком и причитает: «Патизан, патизан, патизан». Я только потом узнал, что это за слово – «партизаны». Тетка объяснила, что они борются с немцами.
С утра немцы уходили на боевые порядки – они находились на правом берегу Волги, а наши – на левом. Вечером приходили, их поили, кормили, дрова им добывали вольнонаемные поляки. Они были вооружены пистолетами и заставляли подростков из тех, кто вернулся в деревню, пилить дрова.
Однажды я вышел из дома, увидел немецкий мотоцикл, а в нем – ключ с красивым брелоком в виде креста. Я решил его взять. Схватил, а куда спрятать? Решил в туалете. А он выскользнул и упал! Тут вбегает немец, стал меня трясти. Матери не было дома, она была на работах. Немец поставил меня к стенке и дал автоматную очередь поверх головы. От страха я упал в обморок. Немец пнул меня ногой и ушел. Это был урок для меня на всю жизнь – не брать чужого.
До нас доходила информация, что немцы зверствуют. Мы ходили за хворостом до Даниловского. Там немцы вывели всю деревню в район Тьмаки и из пулемета начали поливать. Двенадцать маленьких детей замерзли на телах убитых матерей.
16 декабря мать разбудила меня и говорит: «Смотри в окно, немцы-то бегут!». Наши войска отрезали их на Волоколамском шоссе, у них была дорога только на Старицу, и они всю ночь бежали мимо Борихино. Одна фура, груженная мукой высшего сорта, сбилась с дороги и свалилась в кювет. Немцы обрубили вожжи, забрали лошадей. Потом это была очень счастливая находка! Часть муки досталась населению, часть забрали военные.
1942 год был тяжелым, особенно для детей. Не хватало питания, не хватало дров. Все надо было восстанавливать. Власть сделала все, чтобы в первую очередь, хоть 300 граммов хлеба на ребенка, но были. Чтобы баня в городе работала. Нам дали землю в Борихино и я, 8-летний мальчик, как старший ребенок в семье, начал осваивать премудрости сельского хозяйства. У матери был порок сердца, она меня готовила к тому, что может нас покинуть. Я стал заниматься и дровами, и помощью семье. Летом было легче – собирали щавель, лебеду, ходили с теткой в Тургиново менять отцовский костюм на картошку. На обратном пути заходили в деревни попить кипятку, местные жители рассказывали нам о боях, которые там были. Показали первую могилу майора Лукина, командира 21-го танкового полка, Героя Советского Союза (в 1942 году он был перезахоронен в Твери на площади Ленина – прим. ред. ). Одна женщина утверждала, что мост через Каменку сделан из части его танка. А осенью я поступил в первый класс.
Летом мальчик подрабатывал пастухом в колхозе, в 13 лет у Владимира была своя литейная мастерская – он делал из авиационных моторов котелки, а в 16 уже был старшим слесарем. После армии работал на партийных и административных должностях. Был назначен секретарем Совета обороны области. С 2005 года Владимир Николаевич руководит клубом ветеранов Вооруженных сил «Вымпел». Автор книг о войне, создатель экскурсионного маршрута по следам рейда экипажа Горобца.
Владимир Николаевич Левандовский, 90 лет, выпускник первого набора Калининского суворовского военного училища, участник Парада Победы 24 июня 1945 года на Красной площади. В 1941 году ему было 10 лет
Когда 22 июня фашистская Германия вероломно напала на СССР, мой папа, офицер запаса, в тот же день был мобилизован в Красную Армию. Я и брат проводили его на фронт. Он был направлен в город Ржев, где комплектовались воинские части. В действующей армии он находился до окончания войны и закончил ее в Германии.
Мать наша умерла, и в войну мы жили со старенькой бабушкой, матерью отца, на Пролетарке, в казарме №15.
Жизнь наша была ужасно трудной, особенно в период оккупации города. Это случилось 14 октября 1941 года. Это время очень страшное. Город подвергся ужасной бомбардировке. Фабрика горела, и мы боялись, что огонь перекинется на нашу казарму. Отопление в доме было нарушено, электричества не было, канализация разрушена. Пришлось в комнате ставить буржуйку. Освещение – фитиль в железной банке. Вот такая была безрадостная, голодная и страшная жизнь.
Приходили фашисты, обыскивали все в комнате. Они принесли много бед нашим жителям. Многие были расстреляны, много было зверских издевательств. В городе – разрушено и сожжено множество зданий, мост через Волгу, мост через Тьмаку, ТЭЦ-1 на Пролетарке, прядильная, ткацкая фабрики, фабрика имени Вагжанова, драмтеатр, филармония, театр юного зрителя, здания школ и многое другое.
16 декабря 1941 года город был освобожден от фашистских захватчиков. Это было очень радостное событие в нашей жизни. Со временем начались занятия в школе. Я учился в школе №9 на улице Спартака. В 1943 году я как сын фронтовика был принят в Калининское суворовское военное училище.
После окончания Калининского СВУ Владимир Левандовский был направлен в Одесское Краснознаменное пехотное училище им. Ворошилова, окончил его в звании лейтенанта, отдал службе в вооруженных силах 34 года. Последние 11 лет служил в должности начальника второго отдела Калининского областного военного комиссариата, занимался подготовкой юношей к службе в армии.
Последние новости
Штраф для компании в Тверской области за нарушение земельного законодательства
Юридическое лицо должно уплатить 100 тысяч рублей за неисполнение предписания Россельхознадзора.
Страхование водоснабжения в Мурманске
ВСК застраховала деятельности Мурманскводоканала до 2025 года.
Калининская АЭС зарыбила озеро Удомля более чем на две тонны рыбы
Искусственное зарыбление улучшит экосистему водоемов региона.
Частотник
Осуществляем поставку в оговоренные сроки, обеспечивая быструю отправку
На этом сайте представлены актуальные варианты, чтобы снять квартиру в Брянске на выгодных условиях