Незабытые воспоминания Дмитрия Сергеевича Базанова

Неизвестный солдат о себе и других

Часть 1. Из глубины жизни народной. Продолжение.

«Вот и нам бы поднять этот чертов белоус, вспахать, да засеять клевером…» – говорил отец. «На одной лошади ничего не выйдет, эту дернину топором не перешибешь!» – заключал он не без печали.

К 11 часам в солнечный день даже очень сильные мужчины и женщины истощались до полного изнеможения, шли домой с уныло висящими на плече косами, еле передвигая, точно свинцом налитые ноги.

«Вчетвером траву косили – накосили…» Далее шли слова в полном соответствии с настроениями и результатами восьмичасовой работы, и итог: две копны, «дроги по одры!» Иначе говоря, труд взрослого работника на этом поприще мог быть оценен самое большее по 10 копеек за день – такова цена изготовленного за день сена.

Только непомерная жадность мужицкая, жадность, привитая голодом или хроническим недоеданием, заставляла нас тратить совершенно неразумно свои силы на подобных покосах. Жадность и безвыходность положения.

Не песни, а скрежет зубовный, самая безобразная ругань почти во всех избах – вот что слышалось по вечерам в деревне в эти поистине «страдные» недели.

Наиболее смелые из крестьян бросали хозяйство с такой работой, бежали в город и куда глаза глядят. «Уходил человек из родного села… И за Волгой искал только воли одной…».

В истории производства льняного волокна, как я уже сказывал, в нашей местности я застал два периода, резко отделенные глубокими различиями друг от друга. Первый период до 1903-1904 года, период патриархально-натурального использования продуктов льняного производства в домашнем быту крестьянской семьи, и второй – производство льняного волокна как товара, на продажу, период товарного производства льна крестьянскими семьями. Он развернулся с 1903-1904 года и продолжался до 1916 года, когда в условиях империалистической войны крестьянское хозяйство снова было повернуто к патриархальным формам экономической организации производства.

Всю работу со льном исполняли женщины и дети. И в поле, и на гумне, и дома льном занимались матери, снохи, девицы и девочки-подростки. В первом периоде работа эта была нетрудной, легкой, занимательной и даже веселой, а по итогам – и весьма приятной. Все песни обо льне были правильными, в этих песнях женщины и девушки выражали действительно свои радостные настроения. Так было и в нашей семье до приезда отца из Москвы в 1902 году.

Мать сеяла в те поры, как я уже писал, льна две-три меры, да тетка «собину» – полмеры. Посев, полка, уборка и обработка льна не вызывали никаких забот и трудностей, все делалось как-то вовремя, между основными работами. Из волокна женщины и девушки пряли тонкие нити, с песнями, плясками в «поседках» – в снятых для этого избах, или в своих избах по очереди. К ним приходили парни. Время проходило хорошо, весело, хотя и при свете лучины.

Мать на старинном большом в пол-избы деревянном стане ткала из пряжи полотна, крашенину, а из пряжи с нитками из овечьей шерсти – сукна для кафтанов и армяков, а из пряжи с рваньем из старых тряпок – дерюги. Все это было связано с использованием льна, входило в единый цикл домашнего производства. Таким способом одевали всю семью: в рубахи, штаны, кафтаны-куртки, обеспечивали мешками, постельниками, половиками и дерюгами.

Небольшую часть льняного волокна мать вывозила в село Ильинское, на базар продавать – пуд-полтора (с 2-3 мер вырабатывали волокна от 3 до 5 пудов, смотря по урожаю). И это было связано с большой радостью для нас, детей, и для матери и тетки.

Зимой по пятницам мимо деревни тянулись подводы крестьян бесконечным обозом, сначала в сторону Ильинского ранним утром, затем вечером, до темна, обратно. Крестьяне многих деревень вокруг Троицы везли на базар льняное волокно по пуду, по два в каждой подводе, а назад ехали после продажи льна веселые, с песнями, с криками, обгоняли друг друга. Отправлялись в село и мать с теткой. Целый день мы сидели у окна, продували в замерзших стеклах «глазки», смотрели на улицу, ждали. Это было счастливое время у всех детей деревни.

Родители после продажи льна приезжали веселые, привозили баранок, калачей, селедок, мороженой рыбы, постного сахару, патоки, изюму, а иные – и пшеничной муки, ситца на платья и рубахи, привозили гостинцы детям.

Мать тоже возвращалась из Ильинского с покупками и гостинцами, и нам было чему радоваться. Конечно, всего этого было очень мало, и все это было очень бедно и просто: пряник завитушкой, раскрашенный петух из пшеничной муки, кусочек постного сахару, ложка патоки или горстка изюму, поясок мне, дешевенький платок на голову сестре. Но мы были нетребовательны, скромны, да других вещей и не знали.

Но уже в 1902-1903 гг. на лен стали охотиться особые торговцы, «маяки» – скупщики из Кашина и Бежецка (прозвище от раннего появления их на базарах на глазах подъезжавших крестьян и от весов на трех оглоблях). Они забирали лен в неограниченном количестве и по высокой цене на базарах и даже на дому. Говорили в народе, что наш лен вошел в моду у французов и англичан и что в Кашине и Бежецке открыты иностранцами особые конторы по скупке льна, а «маяки» работают на эти конторы, и наживают немалые деньги, это было заметно и по тому, как они пьянствовали.

Лен в жизни крестьян занял особое место, он получил новое качество, дотоле не имевшее серьезного значения. Он стал по преимуществу товаром, и его стали производить исключительно на продажу. Он превратился в самую доходную статью мужицкого хозяйства, доставлявшую ДЕНЬГИ. С этого времени лен у нас сеяли все в большом количестве, и это послужило причиной превращения работы со льном в величайшее зло для женщин и детей. В годы столыпинщины уже никто не пел песен о льне.

Отец, как только забрал в свои руки хозяйство по возвращении из Москвы, весь счет перевел на деньги. Он высчитал, как умел, доходы и расходы семьи, определил приблизительно, чему равняется заработок каждого взрослого и чему равняется содержание его и содержание детей.